Социальные изменения

(changement sociat). На эту проблему можно посмотреть под различными углами зрения. Некоторые авторы ссылаются на внутренние или внешние факторы; другие, задаваясь вопросом о формах или процессах, делают акцент на конфликтах или эффекте агрегации и подчеркивают цикличность или многолинейность, прерывистость или непрерывность... Какой бы ни была точка зрения, наибольшую важность играет констатация следующего факта: перед нами долговременный феномен, а не простое конъюнктурное отклонение, преходящее и ограниченное. Упомянутые изменения обычно проявляются в модификациях большого масштаба, где на карту поставлена судьба сообщества, а не только положение каждого отдельного индивида. Если оставить в стороне метафизические размышления на эту тему (скажем, Жак-Бенина Боссюэ или Фридриха Гегеля, которые видели здесь длань Господню или проявление Абсолютного Духа), нужно сказать, что формирование этого понятия долгое время находилось под влиянием позитивизма и его разновидностей (сциентизма и эволюционизма). В XIX в. (на всем его протяжении) это породило работы, основанные на историцизме (Карл Маркс), конструктивизме (Огюст Конт) или детерминизме (Эмиль Дюркгейм).
Позднее работы социологов, близких к функционалистской традиции, демонстрируют те же устремления, определяя общество как равновесную структуру, в которой каждый элемент способствует поддержанию ее целостности. В центре исследовательских интересов — поиск «законов», которые бы направляли или обусловливали изменения. Например, «закон трех стадий» является для Конта в его «Рассуждении о позитивном духе» (Comte, 1844) настоящей путеводной нитью в эволюции человечества. По завершении «теологической» фазы люди вступают в «метафизическую», прежде чем достичь «позитивной» эры. Ту же идею направленности мы наблюдаем и в работах Дюркгейма, когда он утверждает, что все большее усложнение разделения труда позволяет перейти от общества с механической солидарностью к обществу с органической солидарностью. В случае Маркса — еще одна иллюстрация — мы видим, что если и существует последовательность способов производства, отмеченная прогрессом (азиатский, античный, феодальный, капиталистический), то здесь объяснением будет классовая борьба.
Современные подходы (значительной частью), даже провозгласив отход от многих из этих положений, тем не менее не отказываются от стремления найти некоторый primum mobile1 усвязанный с демографией (Дэвид Рисмэн, Эстер Бозеруп), техническим прогрессом (Лыоис Мамфорд, Дэниэл Белл), системой ценностей и идеологией (Луи Альтюссер, Клиффорд Гирц). Какой урок можно извлечь из этих предварительных указаний? Сразу заметим, что всякая общая теория, претендующая на выведение из нескольких утверждений, воспринимаемых как «очевидные», неких универсальных законов, несет в себе больше недостатков, чем преимуществ. Под вопросом оказывается не столько научный характер социологии или ее способность выявить некоторые закономерности, а скорее ее стремление к поиску законов, годных для всего человечества, по формуле «если Л, то В». В таком случае, возникает опасность или изобрести концепты без определенного содержания, или противоречить имеющимся фактам. Довольно большое количество исследователей, невнимательно относившихся к многообразию реального мира, поверили в существование некоего философского камня, который якобы сможет объяснить все или, во всяком случае, «главное». Но эта точка зрения обрекает на искусственное изменение некоторых феноменов, чтобы силой привести их в соответствие с принятой интерпретацией. Так, можно утверждать, что индустриализация в обязательном порядке влечет за собой нуклеаризацию института семьи; модернизация влечет обесценивание религии, а насилие и «экстремизм» зависят от степени накала недовольства. Опровергнутый данными опыта или сведенный на нет дальнейшим развитием, подобный подход представляется весьма проблематичным. И разве другие подходы, более тесно связанные с контекстом, не имеют права на существование? Заметим при этом, что некоторые «законы» (например, «индивидуализация вызывает развитие») одновременно неверны (можно привести много опровергающих их фактов), неточны (что именно понимается под понятием «индивидуализации»?) и при этом не лишены интереса в эвристическом плане, поскольку они дают предварительную ориентировку и предварительное приближение. Вслед за Робертом Мертоном в них нужно видеть не апогей знания, а скорее отправной или переходный момент.
В данном контексте главная цель социальных наук — не установление номотетических отношений, а создание теорий среднего уровня (middle-range theories), сообразуясь не с «субстанциональными», а с «формальными» взглядами. Формы авторитета, выделенные Максом Вебером, будь то харизматический, традиционный или бюрократический, не встречаются в чистом виде. Это лишь «идеальные типы», позволяющие лучше понять реальность. То же происходит и со знаменитым различением общины ( Gemeinschaft) и общества ( Gesellschaft), введенным Фердинандом Тённисом. Отсюда же происходит парадокс коллективного действия. Если каждый индивид пытается получить наибольшую выгоду, наиболее часто выбираемой стратегией может стать стратегия ухода или избавления от обязательств. Но в других обстоятельствах не нужно недооценивать протест, лояльность или апатию. Социологические теории, по сути, являются лишь основанием для анализа, полезными и необходимыми «скелетами», которые приведут к более точным исследованиям. Подобное понимание предполагает, что мы не смешиваем эмпирические данные и способы интеллектуального конструирования. Такова цена точности и правдоподобия.