САМОУБИЙСТВО

(suicide). В обыденном смысле «самоубийство» означает «действия человека, который убивает себя сам». Речь идет о классическом понятии, которое начиная с XIX в. привлекало внимание таких представителей «моральной статистики», как Андре-Мишель Герри, Энрико Морселли или Адольф Кетле. В этом отношении особого внимания заслуживает работа Эмиля Дюркгейма Le suicide (1897). Основной тезис данной работы стал предметом оживленной дискуссии, а методология до сих пор является образцовой.
Аргументация развивается следующим образом:
в первую очередь Дюркгейм определяет феномен: «Всякий случай смерти, последовавшей напрямую или косвенно от действий, положительных или отрицательных, совершенных самой жертвой, которая знала об их результате». Можно привести много примеров: отчаявшийся влюбленный, разорившийся банкир, «добровольная смерть», окруженная ореолом славы или героизма (мученик или самурай, например); на втором месте — опровержение предыдущих интерпретаций, в частности, предложенных медиками и психологами. Последние говорят о «предрасположенности» или, как Габриэль Тард, рассуждают о «подражании», «действии, которому непосредственно предшествует представление о схожем акте, осуществленном в прошлом кемлибо другим, притом что между этим представлением и осуществлением действия не происходит мыслительной операции, эксплицитной или имплицитной, которая бы осветила внутренне присущие этому действию признаки». Используя метод сопутствующих вариаций, Эмиль Дюркгейм резко критикует этот подход: если бы самоубийства распространялись путем «заражения», можно было бы проследить их распространение на карте, начиная с эпицентра, но это невозможно; затем следует построение типологии. Выделены четыре формы самоубийства: эгоистическая, альтруистическая, аномическая и фаталистическая. Первая имеет место в случае, когда разрушаются рамки интеграции, вследствии чего наступает апатия и отсутствует привязанность к жизни. Вторая касается «избытка альтруизма». Люди, обладающие им, например старшие офицеры в армии, — действуют энергично, страстно. Эти две формы (эгоистическая и альтруистическая), относящиеся к одному структурному уровню, связаны с адаптацией индивида к обществу, поскольку индивидуация не должна быть ни чрезмерной, ни недоразвитой. Третий и четвертый варианты, сгруппированные вокруг понятия регуляции, относятся к случаю, когда нормы в обществе либо недостаточно определены, либо слишком чужды индивиду. Когда существует неуверенность (относительно норм), могут возникнуть экономические кризисы, подчеркивая «несоответствие между притязаниями и удовлетворением». С другой стороны, если религиозные, гражданские или этические ограничения присутствуют повсюду и переживаются с излишней интенсивностью, возможно поведение по типу камикадзе. Уточнив эту позицию, можно выделить следующие основные корреляции: процент самоубийств более высок среди мужчин, чем среди женщин, в Париже, а не в провинции, среди холостяков и вдовцов, а не женатых людей; переход к действию осуществляется чаще днем, чем ночью, чаще весной и летом, чем зимой и осенью... Кроме того, вероятность самоубийства заметно увеличивается с возрастом, а молодежь является наиболее защищенной от него группой. Отмечено также существование коэффициентов защищенности от самоубийства («Нищета защищает...») или, наоборот, увеличения его вероятности (например, среди протестантов по сравнению с католиками); последний этап — формулирование тезиса. Каждый самоубийца считает, что подчиняется собственным желаниям, в то время как он — лишь игрушка в руках коллективных сил: «Если, вместо того, чтобы рассматривать самоубийства как частные события, изолированные одно от другого и требующие отдельного анализа, рассмотреть их в совокупности за определенное время внутри данного общества, то можно увидеть, что они представляют собой новый своеобразный социальный факт, в котором присутствуют индивидуальные черты и внутреннее единство». Во избежание трансформации «нормального» в «патологическое» Дюркгейм ратует за укрепление структуры семьи и развитие «корпораций» (или, говоря современным языком, профессиональных сообществ).
Вывод: человеку требуется дисциплина, определяемая высшей силой, одновременно авторитарной и доброжелательной (т. е. достойной любви); и этой силой, которая привлекает к себе и сама входит в нашу жизнь, может быть только само общество.
Обсуждение этих позиций вращается вокруг трех основных вопросов:
- значимость статистики: какое определение принять: обыденное, социологическое, медицинское? Соответствуют ли источники, которыми мы располагаем (регистрация гражданского состояния, судебная администрация), нуждам исследования? В какой мере в них отражаются «покушения на самоубийство»? Как отличить «крик о помощи» от истинного намерения умереть?
- валидность корреляций: большинство утверждений Дюркгейма до сих пор сохранили свою актуальность, идет ли речь о таких переменных, как возраст, пол, религия, время года, гражданское состояние. Но есть и два изменения: географическая локализация (крестьяне, будучи маргинализированными, чувствуют себя исключенными из доминирующего образа жизни) и социопрофессиональная категория (нынче наиболее подвержены самоубийствам наемные рабочие в аграрном секторе, а нс высшее управляющее звено);
- корректность некоторых интерпретаций. Например, неужели «разница в проценте самоубийств» между протестантами и католиками объясняется исключительно религиозным фактором (и является следствием того, что в кальвинизме более важное место занимает свобода воли)? Разве не правильнее принять во внимание, как это сделал Морис Хальбвакс в начале 1930-х гг., особенности проживания (разделение на городской/сельский образ жизни)? Возможно, здесь мы видим «коллинеарность»? И далее, можно ли ссылаться на «инстинкты» для объяснения того факта, что развод является для мужчин более серьезным поводом для отчаяния? Кроме того, отметим, что выражение «суицидогенное течение» не лишено двусмысленности: следует ли под ним понимать «объективную реальность», «определяющую причину», «нового Молоха, ищущего себе жертв среди индивидов»? Наконец, Жан Башлер, Джек Дуглас и Ханнан Селвин задаются вопросом, почему необходимо a priori отвергать другие подходы: «стратегический», биографический или количественный, притом что наблюдения позволяют убедиться в существовании многих типов логики: уход, агрессия, дар, игра?..
Высоко оценивая подход «триангуляции», Кристиан Бодло и Роже Этабле делают вывод, что «в феномене самоубийства есть то, что особенным и доступным пониманию образом зависит от величин, характеризующих общество», также понятие интеграции, как показал Филипп Беснар, сохраняет свою силу.