Социальный эволюционизм

концепции обществ, развития 19—первой половины 20 в., опирающиеся на понятие «эволюция». Как тип филос.- исторического мышления Э. с. имел наивысший авторитет во второй половине 19 в. после распространения дарвинизма. Но сама по себе идея социальной эволюции как закономерного развития об-ва существовала задолго до признания эволюции биологических видов. Элементы теории социальной эволюции в широком смысле развивали Аристотель, Лукреций, Вико, Тюрго, Гегель, Конт и мн. др. Совр. Дарвину авторы «классических» концепций Э. с. Спенсер и Тайлор настаивали на своей независимости от него. И наоборот, мн. понятия эволюционной биологии («борьба за существование», «конкуренция», «прогресс» и др.) выросли из социальных прототипов. Именно общекультурной атмосферой, созданной философией обществ, наук, во мн. объясняется массовый быстрый успех дарвинизма. Но уже к концу 19 в. популяризаторы науки переписали ее историю так, будто окончательную победу эволюционного метода «логически и исторически» увенчало его приложение к социологии (в соответствии с иерархией наук Конта, где биология — непосредственный исторический предшественник и логическая база социологии). На самом же деле развитие в рамках дарвинизма теории естеств. отбора, теории происхождения человека влияло на первоначальные идеи обществ, развития, и продукты этого сложного взаимодействия составили Э. с. как социол. течение в узком смысле. Осн. принципы, базирующиеся на убеждении, что прошлое человечества можно восстановить, изучая существующие примитивные об-ва, а историческая родословная совр. об-в прослеживается по «пережиткам» внутри них первобытных идей и обычаев, Э. с. заимствовала из социальной антропологии и этнологии того времени.
Тогда же Э. с. занял господствующие позиции в «генетической социологии», исследующей вопрос о происхождении обществ, жизни и ее ин-тов (религии, брака и т. д.), а также реконструирующей недокументированный отрезок эволюции, совершившийся до появления письменности. Здесь по частному вопросу эволюции брачно-семейных отношений Дарвин, А. Уоллес, Э. А. Вестермарк использовали теорию полового отбора для критики понятия первобытного промискуитета у ведущих теоретиков матриархата в Э. с. Моргана, Дж. Ф. Мак-Леннана и Дж. Леббока. Позднее Э. с. чаще всего критиковали (функционалисты и др.) именно за эту (опиравшуюся на произвольное пользование сравнительно- историческим методом) традицию спекулятивной и часто этноцентричной реконструкции происхождения обществ, ин-тов, за построение стадий эволюции «методом ножниц и клея» (т. е. искусственного подбора примеров из мн. об-в и эпох без должного учета целостного социокультурного контекста, из к-рого эти примеры вырывались).
Хотя мн. из содержательных суждений ранних эволюционистов со временем были отвергнуты наукой, это не обесценило саму идею социальной эволюции. Острый теоретический спор, неисчерпанный до сего дня (Неоэволюционизм), концентрировался вокруг проблемы применимости дарвиновских принципов к эволюции человеческого об-ва. Строгое их проведение требует рассматривать об-во и любую форму организации как бесструктурную совокупность свойств или элементов, а эволюцию как процесс изменений во времени их относительной частоты благодаря случайным вариациям и естеств. отбору.
В рез-те конкуренции в опред. среде нек-рые типы социальных явлений начинают количественно преобладать в силу лучших приспособительных кач-в, а др. вытесняются. Такая трактовка эволюции встретила активное сопротивление со стороны мн. религ. идеологов и философов антипозитивистской ориентации, поскольку казалась отрицанием всякого внутр. смысла, моральной цели и у природы, и у человечества, заменой социального порядка хаосом. Но и позитивистская эволюционная социология (Спенсер и др.) не соглашалась игнорировать очевидные структурные свойства социальных систем, взаимосвязанность социальных изменений и зависимость их направленности от исторически сложившейся внутр. организации об-ва. Наряду с понятием эволюции, управляемой слепой причинностью, эта социология часто прибегала к понятию прогресса, телеологической эволюции, в к-рой коллективный разум соединенных в об-во людей постепенно научается пользоваться природной причинностью для своих целей, так что последняя до неразличимости отождествляется с разумной целесообразностью, пользой, историческим раскрытием цели этой эволюции. Позитивистский Э. с. был убежден в единообразии законов природы в физическом и моральном мирах и, следовательно, в применимости универсальных принципов развития во всех науках. Спенсер сосредоточился на поисках сходств, всеобщих структурных закономерностей в неорганической, биологической и социальной эволюциях.
Последняя составляет часть Большой Эволюции, к-рая изначально есть внутренне направленный процесс появления все более сложных форм, благодаря непрерывному взаимодействию двух осн. подпроцессов: дифференциации (постоянно возникающей неоднородности и нарастающего разнообразия структур внутри любых систем) и интеграции (объединения расходящихся частей в новые целостности). Дифференциация неизбежна, ибо одинаковая сила производит несходные изменения в. различ. частях системы, делая однородное многообразным. При интеграции отбираются наиболее устойчивые структурные соотношения между расходящимися частями в направлении наименьших сопротивлений среды. Понятием «прогресс» Спенсер оперировал не в морально-оценочном, а в морфологическом смысле, подобно биологам, различающим «высшие» и «низшие» по уровню организации организмы. Большое эволюционное значение он придавал возрастанию размеров об-в: структурная разнородность, разделение труда и т. п. возможны только при множественности единиц. Массы населения — условие и рез-т усложнения организации. Хотя Спенсер включил понятие естеств. отбора в свою схему эволюции, оно подчинялось у него органическому взгляду на об-во, плохо сочетаемому с принципом случайности. Отбор случайных изменений играет вторичную роль в его теории, и эволюция об-ва больше походит на серию приспособительных реакций структурированного целого (во мн. отношениях подобного организму) на давление конкуренции в его окружении. Спенсер справедливо отверг взгляд на об-во как на беспорядочную совокупность черт, но преувеличил его организмические свойства (Органицизм). Тем не менее признание структурных свойств об-ва, существенной взаимозависимости между его составными частями исключало трактовку социальных изменений и нововведений как случайных мутаций, пассивного материала для отбора социальной же средой. Эта среда — организованная, и не только отбирает, но и производит и видоизменяет обществ, нововведения и заимствования. Они оказываются не предметом свободного выбора, но обусловленными всем предшествующим ходом обществ, развития, «органичными» для данных порядков. Спенсерову концепцию об-ва, совмещавшую органицизм с индивидуализмом, позднее разделяли Дюркгейм, основоположники амер. социологии, М. Ковалевский, Радклифф-Браун и структурно-функциональная школа.
Для социологии неоламаркизм Спенсера, подчеркивавший прямое влияние социальной среды, оказался более приемлемым, чем классический дарвинизм. Индивиды приспосабливают поведение к ин-там своего об-ва и постепенно приобретают наследственную предрасположенность к опред. типам социального поведения. Оно подчиняется законам естеств. отбора, и, т. обр., «полезные» обычаи должны «выживать» подобно «полезным» физиологическим характеристикам. Характерно, что и сам Дарвин колебался между ламаркизмом и идеей спонтанной вариации, между телеологичностью и непредсказуемостью эволюции. В теории умственной эволюции человека он склонялся к отождествлению развития с прогрессом, считая сложность человеческих способностей потенциально предданной, а историю — средством реализации в ходе постепенной эволюции этой многосторонности человека. Следствием этого была идея некоей психической лестницы эволюции, на к-рой «примитивные расы» занимают низшие ступеньки (Дарвинизм социальный). Напротив, Тайлор развивал теорию эволюции, где человеческая природа принята за относительно постоянный фактор в истории. Изменяются обычаи, верования, знание и др. эволюционные переменные культуры. Если почти все теоретики Э. с. соглашались, что интеллектуальный и технический прогресс человечества действительно существует, то «моральную эволюцию» многие, начиная с А. Уоллеса, считали недоказанной. Но в Э. с. были и теории моральной эволюции (т. наз. «эволюционная этика»), допускавшие возможность постоянного морального усовершенствования человечества как субъекта бесконечного прогресса. Эти идеи были уже у Кондорсе, Конта и др., но эволюционная этика хорошо вписалась в англ. эмпирическую традицию поисков «научной» основы морали и социальной ответственности, биосоциальной генеалогии моральных идей. Мн. вслед за Даренном искали первоначальный базис морали в социальном или родительском инстинктах. Споры здесь шли между теми, кто подчеркивал, что эволюция могла осуществляться только благодаря расширению морального и рационального выбора (Беджгот, Л. Стефен, Хобхаус и др.), и теми, кто выдвигал ла первый план наследственность (евгеническое движение), бессознательные потребности обществ, организма как критерий социальной полезности морали, ее функциональности в сохранении об-ва и т. п.
Нередко оба подхода противоречиво сочетались в одной концепции. Как и совр. функционалисты, теоретики Э. с. конца 19 в. связывали рождение социального порядка с идеями и ценностями долга, взаимных обязанностей, насаждаемыми в головах людей обществ, ин-тами. «Свободная» рациональность человеческого поведения мыслилась не индивидуальной, а подчиненной более высокой социальной рационализации. При этом моральная эволюция не отменяла «борьбу за существование», но вносила в нее мирные, «интеллектуальные» средства. Интеллектуалы рассматривались как проводники прогресса, своей изобретательностью обеспечивающие социальные вариации, расширяющие поле свободного выбора и образцы для подражания. Цель хороших социальных ин-тов, по Хобхаусу,— содействие тому, чтобы «выживали» морально наиболее достойные. Либеральные «прогрессисты» считали доказанным, что мораль не нуждается в санкции религ. веры и что эволюция сопровождалась постоянным ростом рациональности. Это рождало ответную реакцию: стремление показать огромную роль нерациональных факторов, в первую очередь религ. веры, в эволюционном выживании (Б. Кидд). Именно вера, по его мн., увеличивала солидарность и эффективность об-в, санкционируя массовый отказ от эгоистических интересов, что явл. условием обществ, прогресса.
Напротив, разум — социально дезинтегрирующая сила, поскольку здравомыслящий «рациональный* человек должен следовать собственному интересу. Даже строя теорию эволюции средствами позитивного знания, мн. приверженцы теории социальной эволюции обращались к поискам трансцендентального морального идеала. Это превращало дарвинскую эволюцию в реализацию через историю некоего вечного морального архетипа. Но поскольку природа «морально лучшего об-ва» составляет предмет неразрешимого спора, то в 20 в. Э. с. отказался от открытых сравнений обществ, ин-тов по моральным критериям. Обобщенно, главные теоретико- методологические споры внутри Э. с. шли между 1) «эндогенизмом», приписывавшим развитие об-в их внутр. свойствам, и «экзогенизмом», выделяющим в первую очередь внешние факторы (Диффузионизм); 2) структурализмом (холизмом), упиравшим на свойства целостностей, не сводимые и не объяснимые свойствами частей, и атомизмом (методологическим индивидуализмом), к-рый допускал, что системное целое можно понять как агрегат пред. рода осн. единиц, «строительных блоков», «корпускул культуры» и т. п.; 3) «идеализмом», придававшим решающее значение в развитии сдвигам в «центральном ядре ценностей», нравственных стереотипах, и «материализмом», к-рый приписывал экономическому базису об-ва, способу производства и воспроизводства ключевую роль по отношению к остальным частям об-ва, его ин-там и верованиям; 4)детерминизмом и теориями эволюции, к-рые допускают ведущую роль случайных процессов. Все эти подходы встречались в Э. с. в разнообразнейших исторических сочетаниях.
Отношение к наследию Э. с. в совр. зарубежной социологии варьирует от нигилизма, избегающего даже употребления слова «эволюция», до признания прямой теоретической преемственности с ним. Совершенно не приемлют Э. с. концепции исторического и культурного релятивизма и все учения, исходящие из абсолютной непримиримости исторической закономерности с признанием свободы воли. Но и у сторонников Э. с. его притязания существенно уменьшились. Сам принцип эволюции больше не считается универсальным, не распространяется на все социальные явления, поскольку, во-первых, существуют институции, к-рые не поддаются упорядочению в к.-л. последовательность развития; во-вторых, наблюдаются нек-рые «исторические инварианты», устойчивые различения (между «священным» и «мирским» и т.п.) или опред. типы верований и ценностей, существенные черты к-рых сохраняются неизменными сквозь все радик. перестройки др. аспектов социальной организации. В связи с этим ограничению подвергся и принцип беспредельности и непрерывности измене- нений в эволюции (эти ограничения проистекают из идей формы, целого, системы, утверждающих взаимную связь своих частей и элементов и тем самым полагающих границы их изменениям). В противовес этому утверждаются представления об эволюции как о процессе, посредством к-рого реализуется внутр. мера, скрытый потенциал явления путем выработки его новых структурных форм. В совр. социологии сильнее стали сомнения в плодотворности применения биологических концепций к социальной эволюции. Отсюда стремление строить теории последней на собственной базе обществоведения, не исключая и метафизики.