(paradigmes sociologiques). Слово «парадигма» имеет множество значений. Обычно оно употребляется в значении грамматическом и отсылает нас к «модели склонения или спряжения», согласно которой можно охарактеризовать серию феноменов, как писал Фердинанд де Соссюр в «Курсе общей лингвистики» (Saussure, 1916). Определения парадигмы в социологии подводят под этошонятие, например, концепции демократии (Алексис де Токвиль), классовой борьбы (Карл Маркс), рождения капитализма (Макс Вебер), и если говорить о недавнем времени, нуклеаризации института семьи (Толкотт Парсонс), преждевременной социализации (Роберт Мертон) или с относительной фрустрации (Самюэль Стауффер). Среди других употребляемых значений — «дисциплинарная матрица», «познавательный полюс», «основной миф», или, более прозаично, «школа (или направление) мысли».
Для внимательного рассмотрения основных направлений дискуссии об интеграции и конфликтах, номинализме и холизме необходимо провести классификацию. В самом деле, изучение социальных феноменов поднимает множество вопросов. Можно ли перенести в эту область методы, доказавшие свою валидность в других областях знания? Является ли сама идея научного знания применимой к среде, в которой человек занимает в первую очередь место субъекта действия? С момента, когда целенаправленность начинает играть роль, существует возможность ссылки на стратегию и мотивацию. Можно ли рассматривать эти составляющие подобно свойствам физических объектов, можно ли их «объективировать»? Но, возможно, мы находимся перед реальностью такого порядка, которая ускользает от попыток объективации? Мы располагаем двумя точками зрения: одна развивается в русле аналитического познания (гипотетико-дедуктивные рассуждения), другая вращается вокруг более специфически диалектического полюса (обращение к интерпретации). У каждой из приведенных позиций возникают свои трудности. Если мы ограничим наше изучение формальными аналогиями между материальными системами и социальной реальностью, мы рискуем отбросить как непознаваемое все, что принадлежит к сфере ценностей и целей. С другой стороны, расшифровка и актуализация смысла остается прикованной к единственной перспективе, которая, обращаясь к субъективности каждого участника процесса, неизбежно вызывает упреки в психологизме. Как в таких условиях можно найти возможность для согласия, которое, не будучи просто удачным совпадением фактов, основано на эффективной работе с общими, разделяемыми принципами?
Здесь нужно сделать два замечания.
если причинно-следственные отношения слишком запутаны, чтобы абстрагироваться от первой составляющей и привести вторую к абсолюту, то, в свою очередь, правила, оперирующие разными типами высказываний, никогда не являются однозначными; они каждый раз определяются заново в зависимости от момента или от проблематики;
с этой точки зрения объяснение и понимание не являются взаимоисключающими, а скорее представляют собой моменты, относящиеся к одному и тому же сложному процессу: интерпретации (Auslegung, в терминологии Вильгельма Дильтея). Во многих работах Поль Рикер показывает, что такая дискуссия далеко выходит за упо мянутые эпистемологические рамки, открываясь собственно онтологическому рассмотрению, которое может дать нам сведения об обменах между структурой и событием. Эта постоянная конверсия «правил» и «новаций» порождает игру в терминах принадлежность/дистанцирование и позволяет лучше овладеть феноменами многозначности.
Раймон Арон (Introduction a la philosophic de Vhistoire; 1938) выделяет три проблемы:
прежде всего это проблема фактологическая: «Каким образом понимание и приписывание дополняют друг друга и комбинируются?»;
затем проблема логическая: «Необходима ли причинноследственная проверка отношения, выявленного при помощи метода понимания?»;
и наконец, философская проблема: должно ли всякое изменение считаться «продуктом функциональной необходимости»?
Ответы на эти вопросы меняются в зависимости от рассматриваемой социологической традиции. В то время как дюркгеймианская формула «социальное должно объясняться социальным» выдвигает на первый план поиск законов или инвариантов (гомогамия1, воспроизводство элит, влияние габитуса, важность тенденций, порождающих самоубийства), «отнесение к ценностям», пропагандируемое веберианской школой, в свою очередь, ориентируется на «жизнь значений». С одной стороны, разработка теории «полей» и углубление логики конвертируемости капиталов, с другой — принятие принципа институционального индивидуализма и обращение к понятию ограниченной рациональности. Перед нами — две разные версии, соответствующие четко определенным национальным традициям. И тем не менее не стоит пытаться неосмотрительно использовать иерархию этих подходов в какой бы то ни было области. В подтверждение можно привести цитату из книги Алексиса де Токвиля «Старый режим и революция» (JL'Ancien Regime et la Revolution): «Я жил во времена ученых, которые писали историю, не принимая участия в деятельности, и политиков, которые порождали события, не задумываясь об их отражении. Я всегда замечал, что первые во всем видели общие причины, в то время как вторые, живя в центре событий и видя каждодневные события изнутри, охотно думали, что всему виной отдельные происшествия и что маленькие шестеренки, которыми они играли, были теми, что приводят мир в движение. Как бы не оказалось, что заблуждаются и те и другие». В плане познания выбор того или иного варианта никогда не может быть окончательным, и это способствует более высокой оценке социологии, открытой сомнению, неожиданным результатам, творческим способностям человека, «этого неразумного животного, которое обожает рассуждать о своей неразумности». В этом отношении важно признать, что с момента обустройства пространства для размышлений между различными направлениями мы получаем «набор высказываний», намного более совершенный, посредством которого противопоставления и сходство, напряженные отношения и отношения взаимодополняющие продвигают исследование вперед.