Знание: социология знания

(connaissance (sociobgie de la)). Познание (как и верования или идеология), традиционно рассматриваемое как процесс, связывающий субъекта и объекта, может быть проанализировано вслед за Максом Шелером, Карлом Маннхеймом или Питиримом Сорокиным с точки зрения условий протекания самого процесса или определяющих его социальных факторов. В соответствии с этим рассмотрим отношения между знанием и властью.
Здесь нужно сделать несколько исторических ссылок. Сразу подчеркнем, что современная наука родилась и развивалась в культурном контексте, сильнейшим образом отмеченным идеей рациональности. Для греков единственным путем, ведущим к мудрости, были умозрительные рассуждения. От этого зависит благо, т. е. занятие справедливой и гармоничной позиции по отношению к самому себе и своему окружению. Это свойство познания воплощается в созерцании истины, sub specie aetemitatis. Если верить Аристотелю, мы входим при этом в «высшее состояние единства», в котором все противоречия существования преодолены, где мы побеждаем иллюзии, ложные верования и то, что кажется очевидным в обыденности. Такой способ восприятия, разумеется, не исчез, но сегодня его недостаточно.
Говорим ли мы об экспериментах или интересуемся проверкой теорий, все более важное значение придается операциональной составляющей, характеристики которой таковы:
определяющие ее свойства не зависят от природы объектов, на которые она направлена;
значима форма действия, а не его материальность;
рассмотрение объективируемой целостности, которая при необходимости может быть представлена как часть (с точки зрения операции более высокого уровня);
данная процедура не является изолированной, она интегрирована в сети, которые способны расширяться по мере появления новых обобщений; важность трансформации.
В этом отношении могут быть выделены три перспективы. Первая существует в рамках эмпирического подхода и основана на проверке гипотез экспериментальным путем. Вторая основывается на теоретизировании и защищается, например, эпистемологией Башляра. Последняя, появившаяся недавно, обращена к институциональному уровню и рассматривает исследование с организационной точка зрения (образование, обмен с коллегами, политика и популяризация). Эти концепции при всем их различии нс противостоят, а дополняют друг друга и позволяют лучше понять функциональные ограничения (критерий внутренней согласованности) и открытость для внешних воздействий (связь с обществом и культурой).
В этом отношении стоит упомянуть работы Роберта Мертона. В своей докторской диссертации Science, Technology and Society in the Seventeenth Century England (1938) он рассматривал в первую очередь развитие науки в Англии в XVII в., решающую роль в котором он приписал пуританству как воплощению «морали в действии». В том же году появилась публикация Science and Social Order, разоблачающая опасность, которую различные формы тоталитаризма представляют для независимости исследования. Четырьмя годами позже в The Normative Structure o f Science выделяются нормы «общности», «универсализма», «бескорыстия» и «организованного скептицизма». Данный этос не всегда соблюдается, поскольку необходимо учитывать значение конфликтов и пристрастий. Признание со стороны равных по статусу коллег, присуждение премий или грантов, степень успешности или известности не обязательно зависят от простой продуктивности. И то же можно сказать о работе лабораторий, о назначениях редакционных комитетов или комиссий по приему на работу, которые не являются второстепенными и связаны с довольно сложными процедурами или кодификацией.
Введенный Томасом Куном в эпистемологию в начале 1960-х гг. термин «парадигма», помимо традиционного, «обрастает» новыми значениями. Можно определить его как «сознательную или подсознательную ментальную структуру, которая служит для предварительной, предшествующей глубокому изучению расшифровки реальности». Эта «дисциплинарная матрица» является синонимом «нормальности» и интерсубъективного консенсуса между членами некоторого сообщества. Обновление касается инструментов анализа, схем изложения и процедур проверки надежности данных. В игру вступают многие элементы, в частности символические обобщения (формулы вроде I = V/R или/ = mg), модели (имеющие эвристическое значение и определяющие круг приемлемых аналогий и метафор), ценности (приверженность определенным принципам) и образцовые достижения (объяснение при помощи подручных средств загадочных, аномальных случаев). Но рано или поздно возникают неполнота или противоречия, которые могут угрожать построенной системе знаний в целом. В таком случае проявляется кризисная ситуация, которая подготавливает реструктуризацию, «прорыв мышления» (insight).
Были предложены и другие концепции, в которых используются такие термины, как эпистема, или «археология знания» (Мишель Фуко), предположения и опровержения (Карл Поппер), «темата» (themata) (Джеральд Холтон), творческая маргинальность (Маттеи Догган и Роберт Паре) или твердое ядро (Имре Лакатос). В свою очередь, Пьер Бурдье остается приверженцем построения «логики функционирования полей символического производства», которая пригодна для выделения «процессов конкуренции и борьбы за присвоение легитимности». У Пола Фейерабенда, автора книги Against Method (1975), релятивистская позиция сочетается с «анархической теорией познания», основанной на правиле «все годится» (anything goes ). Согласно Файерабенду, превосходство галилеевой физики над аристотелевой не может быть доказано и является не более чем «иллюзией». «Сильная программа» Дэвида Блура позволяет перейти на новый уровень, поскольку приводит к утверждению, что «даже математические высказывания должны восприниматься и анализироваться как зависящие от социального контекста». По мнению таких авторов, как Йешуа Бар-Хиттель или Курт Хюбнер, ученые и эпистемологи должны стремиться к ограничению употребления понятий «истина» и «объективность». Этот тезис пользуется популярностью, например, среди представителей «рефлексивной этнографии» (Стив Булгар, Брюно Латур), но, с другой стороны, он вызывает и многочисленные упреки в «радикализме». И в самом деле, можно опасаться, что такой подход — каким бы ни был при этом объем выполненной работы — дает лишь неполную, усеченную картину «жизни лаборатории». Напротив, динамику исследований необходимо поместить в соответствующие ей рамки, обращая внимание на дискурсивные приемы, схемы работы и способы проведения исследований.