ЭТИКА

(ethique). Прежде всего нужно рассмотреть то, что называют «моралью». Образованный от латинского mos (нравы, обычаи), в классической традиции этот термин обозначает как представления, руководящие человеком в его восприятии добра и зла, справедливого и несправедливого, так и философскую дисциплину, занимающуюся этими вопросами. По мнению Эмиля Дюркгейма и Люсьена Леви-Брюля, моральные требования и императивы могут восприниматься как научные объекты, которые надлежит изучать «с тех же позиций и теми же методами, как и прочие социальные факты», тем более что эти правила «обладают некоторыми отличительными чертами» и что, таким образом, становится возможным «наблюдение за ними, их описание, классификация и поиск законов, которые бы их объясняли». С точки зрения Эммануэля Левина, эта совокупность целей, ценностей и предписаний не представляет «системы, внутренне присущей единому проявлению разума», а лишь «исторический результат деятельности людей, живущих в обществе», причем регуляция и детерминированность неотделимы от порыва и отклонения. С другой стороны, слово «этика», образованное от греческого ethos\ предполагает анализ, стремление к возвращению к истокам, в целом — размышления о первоосновах, идущие дальше простого учета или изложения перечня обязанностей. Эти два слова, которые в обыденном языке часто путают, тем не менее сохраняют свою обособленность, хотя и принадлежат к одной аксиологической перспективе. Каким бы словом мы ни воспользовались, понятно, что существующие проблемы не сводятся лишь к пожеланиям изменений закона о финансировании политических партий или реакции общественного мнения на «темные делишки» и другие скандалы и компромат, часто появляющиеся в прессе. Они приводят нас к внимательному анализу «отношений с другими», или, как говорит Ханс Йонас, «принципа ответственности». «Зов братства», «угроза невзгод» напоминают о проблемах приказаний и нарушений, или обо всем, что касается, в веберовском представлении, убеждений и ответственности. И в глубине картины — «рамки, которые человек ставит себе, чтобы существовать по-человечески». Например, какую позицию занять по отношению к имплантации эмбрионов, к оплодотворению in vitro к замораживанию яйцеклеток, к оплодотворению post mortem? Если обращение к внешним, трансцендентным моделям не является достаточным, мы обязаны «уважать наше собственное право вмешаться», что сопровождается, как напоминает нам Поль Рикер, разоблачением «закрытого разума», который «отбрасывает целые куски реальности как неприемлемые». Ведь из вышеприведенных проблем вытекает бесчисленное множество других: торговля органами, продажа зародышей, генетические манипуляции... Не будем забывать (для тех, кто интересуется правом родственных связей) возможные конфликты по вопросу родительских прав.
С этой точки зрения представляется очень ценным обращение не только к биологии, но и к психоанализу, истории и 1 2 особенно к антропологии. Обратим внимание на обсуждение тезиса Лежека Колаковски о проблеме защиты европоцентризма, плодотворность разграничения сепаратизм/самобытность и выделение «антиномий равенства культур».
Если «я — это другой», если «существо никогда не является смыслом собственного существования», если «мир — это мир нашей жизни во всех», то, по выражению Эдгара Морена, — «это не существующий порядок формирует нас, но мы его формируем», т. е. продвижение универсальных ценностей должно быть так же научением уважению различий. Но некоторые мыслители «постмодерна» вслед за ЖанФрансуа Лиотаром пытаются утверждать, что «с этого момента прежде всего нас интересуют скорее непримиримый спор, чем диалог, скорее разногласия, чем соглашения, скорее неразрешимое, чем решение, неповторимость и несоизмеримость, а не существование или поиск общих точек». Отказ от «коммуникативной общности» (важное понятие для франкфуртской школы) представляется многим наблюдателям очень большой потерей, потому что защитники этой позиции принимают ее рациональность только в свете инструментальных нарушений и не соглашаются с возможностью двух субъектов достичь понимания, а значит, и не верят в возможность консенсуса. Подписавшись под таким заявлением, мы теряем из виду основной вывод риторики Перельмана, состоящий в том, что «само существование аргументации, которая не будет ни ограничивающей, ни произвольной, придает смысл человеческой свободе, является залогом разумного выбора». И мы забываем тогда, что в момент диалога «нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского» (Поел, к Галатам, III: 28). Принцип универсальности в том виде, как он был задуман и формализован Франсисом Жаком (филосо фия беседы) или Джоном Роулсом (контрактный подход), как нам кажется, не заслуживает дискредитации. Наоборот, его нужно поддерживать, даже если по какому-либо вопросу существует некоторая неоднозначность.